Двойная бездна - Страница 145

145

Так вот, Геннадий Веселов каждое утро исправно уходил на службу, но странное дело — даже в свои веселые дни он никогда не уточнял, куда именно уходит, где проводит долгие дневные часы, откуда возвращается вечером, уставший. Да, он отшучивался, придумывал разные забавные названия организаций, где он якобы работает, например: «Главная контора детараканизации населения» или «Упрснабмарсшвабра», да и жена его кратко отвечала любопытным соседям: «На ответственной работе». Это походило на правду. По тем годам семья Веселовых жила обеспеченно. Мать Вовы не работала, и дома у них было все, что считалось тогда признаком хорошей жизни: ламповый приемник, патефон с пачкой пластинок, дубовая мебель и даже ковер во всю стену. Да, Володя помнил все это, с годами одряхлевшее и постепенно замененное на другие вещи — естественно и незаметно, как смена листвы на дереве.

Квартал собирались сносить, и им всем, жителям восьмиквартирного дома, выдали ордера на жилье в районах новостроек, в разных концах большого города. Нравы тогда были проще: готовясь шагнуть в новую светлую жизнь, все соседи собрались во дворе, вынесли столы, расставили их в садике между клумбами и дружно отпраздновали это событие. Геннадий Веселов играл на гитаре, все пели, ну и плясали, конечно, благо был конец лета, совпавший с конном старого дома; цветы, росшие на клумбах, не жалели и одаривали друг друга щедрыми букетами. Жена Веселова не танцевала, но была спокойна, даже радостна и смотала на мужа нежно и неревниво. И взгляд ее не изменился даже тогда, когда в садик, скрипнув калиткой, вошла знакомая красивая женщина и остановилась, глядя на Веселова. Женская память Анны Тимофеевны цепко удержала детали ее одежды: плоская шляпка из желтой соломки с голубой лентой и букетиком искусственных незабудок, синее крепдешиновое платье с желтыми цветами, синие босоножки, ну и белые носочки, разумеется. Да, еще вуаль на шляпке, голубая вуаль. Веселье было в разгаре и, пожалуй, только Анна Тимофеевна пристально следила за тем, что происходило. Веселов отложил гитару, молча подошел к столику с патефоном и поставил пластинку. Запели Бунчиков и Нечаев, они заглушили разговоры за столом, и Веселов медленно, словно бы нехотя, пошел к этой женщине. Да, на полпути он обернулся и посмотрел на жену («с мольбой и мукой!», как определила соседка). Та отвернулась, невозмутимо долила себе чая и придвинула вазочку с вареньем.

«Он побледнел, лоб его покрылся холодным потом! — воскликнула через тридцать лет соседка. — Бежать было некуда, из садика вел только один выход и там ждала его та роковая женщина. Она смотрела на него как на свою собственность, как законная жена, заставшая мужа в чужой компании, а он вел себя испуганно, совсем как гуляка-муж».

Гостья повернулась, не оглядываясь, не сказав ни слова, вышла из садика и пошла к выходу из двора. Он еще раз обернулся у самой калитки, хотел поймать взгляд жены, но та отвернулась, аккуратно слизывая варенье с ложечки, словно бы все происходящее ее не касалось. Он ушел, и соседка, умело спохватившись, что, мол, у нее на плите? выкипает чайник, побежала вслед, но лишь последний кадр высветился закатным солнцем: женщина, крепко взявВеселова под руку, выходит из ворот на тротуар, и он — опустивший голову, неохотно и обреченно бредущий рядом. «Как арестант!» — воскликнула спустя годы соседка. — Только наручников не хватало…»

В этот день соседка его не видела, хотя допоздна крутилась во дворе, заговаривала с его женой, играла с Вовочкой, пытаясь и у него выяснить, знает ли он что-нибудь об этой красивой тете… В день переезда Геннадий Веселов, мрачный и бледный, с черными кругами под глазами (эпитеты, данные соседкой), молча грузил вещи на грузовик, молча взял сына на руки, подошел с ним зачем-то к тополю, растущему у забора, и сорвал желтеющий широкий лист. Потом посадил жену в кабину, отдал ей сына, помахал всем рукой с кузова и все — больше они не встречались.

— Это все? — спросил Володя.

— Из фактов? Все.

— Остальное — истолкования. С точки зрения соседки.

Роковая женщина, разлучница, женщина-вамп…

— Фронтовая подруга, первая жена, первая любовь, потерянная во время войны… — продолжал Алеша. — А если! по-другому?

— Догадываюсь, — хмыкнул Веселов. — Агент иностранной разведки, бывший резидент СД или наоборот — народный мститель, жена или дочь преданного отцом борца. Он ее пришил, замел следы, убедил мою маму, что молчание — золото, а сам сбежал. Так, что ли?

— А может, и так! — с вызовом ответил Алеша. Карие глаза его мрачно сверкнули, тонкие ноздри затрепетали. — Я не романтик, и мне эта версия ближе.

— Это ты не романтик? — не поверил Веселов.

— Тебе не хочется считать отца предателем!

— Ну да, — просто согласился Веселов. — Кому же хочется? Я же не Павлик Морозов.

— Ты Павлика не трожь! — обиделся Алеша. — А почему ты забываешь, какое было время? Пятьдесят четвертый год! Всего год прошел после смерти вождя. И где работал твой отец? Не там ли, где клепали дела на невинных людей?! А?! Может, у него руки в крови по локоть? Он сбежал от справедливого возмездия, когда времена изменились!

И дальше их разговор шел примерно в том же русле, то расширяясь, то сужаясь, то бурно вспениваясь на перекатах, ю замирая во время очередной чашки чая.

В конце концов оба остались при своем мнении.

— Фактор сверхъестественности, — сказал Веселов наконец. — Все остальное — словоблудие. Мы никогда не причем к истине, если будем рассуждать банально. Измена, предательство — это же на поверхности, для мальчиков-дебилов. Ты похож на мальчика-дебила?

145