Двойная бездна - Страница 85

Чумаков взял тетрадку, сосредоточенно уставился на непонятные значки, перемежаемые иероглифами и длинными фразами, написанными хоть и по-русски, но совершенно бессмысленными.

— Ты же умный, — сказал Чумаков жалобно. — Растолкуй, а?

— Что, смерти боишься? — засмеялся Оленев.

— Дурак ты! — в сердцах сказал Чумаков. — Может, это великое открытие?

— А! — пренебрежительно махнул рукой Оленев. — Обычный мистико-алхимический бред…

Чумаков хотел возмутиться, но тут скворец, наевшись и почистив перышки, громко заорал:

— Бред какой-то! Никуда я не пойду! Что я там забыл? — и тут же, сбавив громкость, заворковал: — Я вас очень прошу, ради него, это необходимо, вы должны уехать из дома. Ему грозят крупные неприятности, в том числе из-за вас… А кто ты такая? — снова вскрикнула птица. — Откуда взялась?

— Что это? — озадаченно спросил Оленев. — Кто это говорит?

— Скворец, конечно.

— Знаю, что скворец. Чьи слова он повторяет?

— Может, вчерашнее кино пересказывает? Он это любит.

— Я его друг, — нежным голосом проговорил скворец. — Я вас умоляю, покиньте дом, хотя бы на время. Оставаться здесь опасно и для вас, вам тоже угрожают. Ведь вы Сеня?

— Какое к черту кино! — сказал Оленев. — Слышишь?

— Тихо! — зашикал Чумаков. — Не перебивай.

— Ну, Сеня, — сказал скворец грубым голосом, — и что из того?.. На вас собран материал, очень неприятный, вы давно нигде не работаете, занимаетесь подделкой и продажей икон, нет-нет, пожалуйста, передо мной не надо оправдываться, я вас ни в чем не обвиняю, но есть факты, есть улики, очень серьезные… А на бутылку дашь?.. Дам, конечно, дам, только уезжайте сегодня же или завтра утром. И вы тоже, простите, не знаю вашего имени-отчества, о вас тоже много известно. Вы бродяжничаете без документов, вам тоже надо уехать. Я вам дам денег, только не говорите ничего Васе. О нашем разговоре он не должен знать. Вы мне можете обещать?.. Хочу обещаю, хочу не обещаю, какие тебе иконы, какие подделки?! А это? Взгляните сюда… Бездарный фотомонтаж! Это не я!.. Не надо кричать, вы все хорошо понимаете, таких доказательств много, ваш недруг тщательно собрал необходимые факты, он задался целью погубить Васю, неужели ш хотите отплатить ему неблагодарностью? Вот возьмите деньги, и еще раз — никому ни слова, — скворец помолчал, попрыгал на жердочке, словно разминаясь, потом закричал: — Ну, дедуля, собирай шмотки!..

— Попроси его продолжить разговор.

— Ты думаешь, это возможно — попросить испорченный магнитофон? — горько усмехнулся Чумаков. — Я и так понял, кто это был. Это Галка Морозова.

— Эх, Вася, Вася, — сказал Оленев. — Слепой ты, слепой. Тебя предают на каждом шагу.

— Кто меня предает?! — закричал Чумаков. — Ты думаешь, они свою шкуру спасать кинулись? Они из-за меня уехали. И ни в чем не упрекнули. А Галя? Это же такой человек…

Плач подступил к горлу. Все рушилось, изменялось на глазах, знакомые люди оборачивались чужими, привычное превращалось в новое и пугающее. Всего этого было слишком много для одного дня, он не хотел, чтобы Оленев увидел его боль, и ушел в ванную. Там Чумаков сел на белый закругленный край ванны, опустил голову и, стыдясь самого себя, заплакал.

«Ты не святой, а просто бабник, — сказала совесть. — Ты отбил у двух мужиков жен, а теперь расплачиваешься. Так тебе и надо!»

«Хоть ты меня пожалей, — взмолился Чумаков сквозь слезы. — Ты же моя, кровная, мы же родились в один день, мы росли вместе. Я исправлюсь, я начну новую жизнь, все что не сбылось — сбудется, только успокой меня, не надо, милая, мне и так тяжело».

«Никогда! — злорадно ответила совесть. — Никогда я не оставлю тебя в покое!»

«Ах, так! — разозлился Чумаков. — Тогда держись!»

Он открыл оба крана, щедро вылил шампунь, взбил душистую пену и засучил рукава.

«Сейчас тебя отмывать буду. Ну что, оставишь меня в покое?» — победно спросил Чумаков.

«Никогда!» — упрямо повторила совесть.

1983

К ВОСТОКУ ОТ ПОЛНОЧИ

Вечно разветвляясь, время ведет

к неисчислимым вариантам будущего.

Х.Л. Борхес

1

К старости отец стал забывать имена вещей.

Их было слишком много, и его слабеющая память уже не могла удерживать бесчисленные сочетания звуков, и черных значков, напечатанных на белой бумаге. Вселенная, окружающая его, проваливалась в невидимые «черные дыры». Он смотрел на это безучастно, как посторонний зритель, и лишь иногда капризно искривлял лицо, когда пытался вспомнить имя человека, ведущего его под руку.

— Ты кто? — спрашивал он.

— Юра, — отвечал Оленев.

— Какой Юра?

— Твой сын, — терпеливо пояснял Оленев, ожидая, когда отец сделает следующий шаг. — Единственный. Мы с тобой гуляем, потом пойдем домой, ты поужинаешь и ляжешь спать.

— А ящик? — спрашивал отец после паузы. — Ящик?

— Телевизор, — напоминал Оленев. — Да, сегодня интересный фильм. Времен твоей молодости. Тебе понравится.

Юра невольно разговаривал с отцом как с ребенком, упрощал фразы, протягивал руку и говорил:

— Это небо, папа. Там солнце и облака с тучами. Солнце светит, из туч идет дождь или снег. А вот это земля, на ней растут деревья и травы.

— А собаки? — вдруг вспоминал отец.

— И собаки растут. И кошки, и мышки, и разные хорошие людишки. Все растут.

— Куда? — спрашивал отец.

— Вверх и в стороны, иногда вниз, под землю.

— Зачем? — не унимался отец.

— Не знаю, — честно признался Оленев. — Наверное, по-другому не умеют.